– Хорошо повеселиться, – произношу я, откладывая салфетку, и поднимаюсь.
– Ага, – бросает Мел, уже забыв о нашем существовании, полностью поглощенная собственными фантазиями.
Я, закатив глаза, разворачиваюсь и в сопровождении молчаливого Эрика иду к лифтам.
– Иди ко мне, – ласково шепчет он, когда мы входим в лифт.
Я улыбаюсь ему и обнимаю за талию, пока мы поднимаемся на наш этаж.
– Это было очень круто, – говорю я, глядя ему в лицо.
– Я старался, – улыбается он и целует меня в кончик носа.
– И это у тебя здорово вышло. Контроль не так плох. Да, жеребчик? – довольно тяну я.
– Да, неплох. Хочешь так же?
– Возможно.
– Извращенка.
– Да, папочка, но твоя извращенка, – я уже не могу сдержать смеха, как и Эрик.
Он берет меня за руку и, как только лифт останавливается, а двери открываются, ведет меня к нашему номеру.
– На еще один секс-марафон меня не хватит, – качает он головой, когда мы входим в гостиную.
– Меня тоже, может быть, посидим на балконе? – предлагаю я.
– Идеально, – кивает он, тянет меня в сторону раздвижных дверей.
Выйдя на несколько душный воздух, Эрик ложится на шезлонг, а я размещаюсь на нем, под нашим весом лежак издает жалостливый и предупреждающий звук.
– Мы его сломаем, – опасливо говорю я.
– Да и плевать, оплатим, – равнодушно отзывается Эрик, укладывая мою голову на свое плечо.
Снизу слышны звуки проезжающих машин, даже иногда доносятся смех и разговоры из номеров, окружающих нас. Но ничего не может отвлечь меня от этого единения с Эриком. Под моей ладонью на его груди сильно и размеренно стучит сердце, его пальцы перебирают мои волосы, и я первый раз за всю свою жизнь расслабляюсь полностью.
– Знаешь, я уже жалею, что мы сюда приехали, – неожиданно говорит он.
– Почему? – удивляюсь я.
– Потому что дома я бы мог спокойно прийти в твою спальню, заснуть рядом с тобой. А тут мы ограничены в своих действиях. Мне это не нравится.
– Эрик, всегда есть ограничения, но тут ведь так здорово. И мы купили шапочки, – вспоминаю я, а он усмехается.
– А главное, как купили.
– Завтра ты проведешь день с Мел, – произношу я.
– Не понял.
– Ну, завтра мы разделимся: ты с дочерью, я с Ноа, – поясняю я.
– Нет, так не пойдет, – возмущается он, и я поднимаю голову с его плеча, опираясь на локоть возле его головы.
– Пойдет. Эрик, ты что, ревнуешь меня к Ноа? – насмешливо спрашиваю я, а он поджимает губы.
– Нет.
– Хорошо, тогда я с ним проведу целый день, буду кататься с ним, есть мороженое…
– Да! – выпаливает он, а я смеюсь, утыкаясь лбом в его шею.
– Дурак ты, жеребчик.
– Пусть, но я не хочу так. Я хочу, чтобы две мои девочки были со мной.
– Словно шейх, – дразню его я.
– Хлои, прекрати, уже не смешно.
– Очень. И да, это не обсуждается, но ничего не могла с собой поделать, ты мне так нравишься, когда злишься, – хихикаю я и за это получаю шлепок по ягодице.
– Значит, я все же тебе нравлюсь, – прищуривается он, сжимая мою попу, а затем, каким-то образом резко перевернув меня на спину и устроившись между моих бедер, уже нависает надо мной.
– А я и не скрывала, что ты мне нравишься. Вряд ли можно возбуждаться от мужчины, который тебе противен, – пожимаю я плечами, смотря на него.
– Почему ты не хочешь длительных отношений, малыш? Боишься, что тебя бросят? – тихо спрашивает он, и все мое веселье стирают черной тряпкой, несущей с собой только горечь и нежелание смотреть глубже в свое же сердце.
– Я не хочу…
– Придется, потому что я хочу услышать причины, – перебивает он меня, и я изумляюсь, как он понял меня всего с пары слов.
– Потому что я не хочу давать надежду человеку. Я не умею любить мужчин, даже больше, мне кажется, что я не могу быть моногамной. Ведь ни моя мать, ни мой отец не были верны своим партнерам, раз появилась я. Значит, и у меня гены не лучше.
– Какая ерунда, Хлои. Такого бреда я еще в жизни не слышал. Откуда он? Кто тебе сказал, что ты не умеешь любить? Ты мою дочь любишь. Кто тебе сказал, что ты не можешь быть моногамной? Сейчас ты со мной, как и последние дни, и я не заметил, что ты ищешь везде, где придется, себе забавы. Твои родители просто глупы, и ты не должна смотреть на них как на пример. Гены генами, но мозги и сердце принадлежат только тебе.
– Ты не понимаешь, – вздыхаю я, отталкивая его.
Эрик встает с меня, и я подскакиваю, подхожу к краю балкона и кладу руки на ограждение.
– Так объясни, я хочу понять, малыш, – ласково шепчет он, подходя сзади, и обнимает меня за талию.
– Зачем, Эрик?
– Затем, что для меня это важно.
– Почему?
– Потому что ты для меня важна, и я хочу найти варианты для будущего.
– Но у нас нет будущего, Эрик. Нет и никогда не будет. Ты не слышишь меня, – зло говорю я, сбрасывая с себя его руки, и поворачиваюсь к нему.
– Я прекрасно слышу тебя, но ты врешь. Ты обманываешь и себя, и меня. Ты заучила эти слова, но это все ерунда. Я хочу знать, чего ты боишься, Хлои? Поделись со мной, скажи, кто заставил тебя думать, что ты не подходишь для брака и любви? Кто? – требует он.
Я отвожу взгляд от его красивого лица, от этих пронзительных глаз. А на моих в ответ скапливаются слезы отчаяния и слабости.
– Ну же, Хлои, давай. Откройся мне, я не предам тебя, обещаю, – его слова и эта мягкая интонация давят на меня, и я сглатываю ком в горле, оглядывая его фигуру.
– Я видела, что любовь творит с людьми. Это сумасшествие, помешательство на партнере нередко приводит к суициду, психологическим проблемам и беременности. Любовь ломает людей, делает бесхребетными и жалкими. Я не знаю откуда, но я помню громкие рыдания матери, запах алкоголя, мольбы вернуть ей моего отца. По словам Нила, это происходило, когда мне и трех лет не было. Но я помню. Она никогда меня не любила, мне кажется, даже ненавидела за то, что я появилась на свет. Винила в том, что я помешала ей быть с отцом или же сыграла не ту роль, для которой она меня родила. Но он этого не хотел, ему не нужны мать, я или Нил. Ему никто не нужен, он может только присылать деньги, когда ни черта не знает, как это противно и больно – видеть равнодушие в родном взгляде. Я взбунтовалась, но даже это не тронуло мать, только брата. А потом я решила, что раз плохая девочка ее не трогает, так, может быть, хорошей она будет гордиться? Так и стала я куклой в жизни, встретила Мел, и это принесло облегчение. Я забила на мать, на ее нового мужа, у меня были два самых дорогих мне человека в жизни. А большего и не надо. Ты прав, я боюсь, но не того, что первым уйдет мужчина, а того, что моя подруга, узнав о нас, превратится в мою мать. Станет смотреть на меня с тем же отвращением, ненавистью, превосходством. И я снова останусь одна, я не готова к этому и, прости, Эрик, не собираюсь рушить нашу дружбу с ней из-за хорошего секса и тебя.